Про эсперанто многие что-то слышали, но часто его считают странным хобби странных людей (“учили бы лучше английский”). Что это за зверь такой, почему и зачем?

Во второй половине XIX века, в Белостоке (то есть, в Царстве Польском) жил человек по фамилии Заменгоф и по имени Лейзер (среди поляков более известный как Людвик). Город был многонациональный и многоязычный. Да ещё в гимназии языки учить приходилось. И подумал молодой Лейзер-Людвик, что вот бы хорошо, если б существовал язык общий для всех, и чтоб в изучении нетрудный. Из этой доброй мысли всё и произросло.

Как рассказывают историки, тетрадь с первым проектом Международного Языка погибла в печке, куда её отправил отец гимназиста Заменгофа: уроки учить надо, а не ерундой заниматься. Гимназист стал студентом, выучился на врача-окулиста, но идеи своей не оставил. В 1887-м году увидела свет брошюра с изложением грамматики и краткого словаря Международного Языка. Автор укрылся под псевдонимом “доктор Эсперанто”. Количество интеллигентов-идеалистов тогда много превышало нынешнее их число, так что в скором времени на Международном Языке началась переписка, и вот уже пан Антоний Грабовский наносит личный визит пану Людвику Заменгофу и с порога его приветствует: “Saluton, kara Majstro!” (“j” соответствует нашему “й”). Именно с лёгкой руки пана Антония и сам язык вскоре стали называть по “имени” автора – эсперанто.

В 1905-м в Булонь-сюр-Мер (во Франции) собрался первый Всемирный Конгресс. Заменгоф заявил, что отказывается от “авторских прав” и дарит своё изобретение человечеству. Люди говорили и понимали друг друга. После всего нескольких месяцев занятий языком.

Действительно, в разговорах у самовара в интернациональной компании эсперантистов как-то упускаешь из виду, что язык-то не совсем родной. Думаешь что сказать, а не как правильно сказать. При том, что на занятия этим языком уходит обычно значительно меньше времени и сил, чем на English или Deutsch. Почему так? А вот почему.

Конечно, умная мысль о пользе всемпонятного языка явилась Заменгофу не первому в истории рода людского. На то время было разработано и опубликовано уже множество проектов нейтрального всеобщего языка. Такие светила, как Лейбниц и Паскаль, тоже на этой ниве оставили след. И до сих пор проекты появляются, и нет им конца. Но число их сторонников в лучшем случае измеряется десятками человек, а настоящим живым языком стал только эсперанто. Дело в структуре языка. Сам Заменгоф был человек образованный: родной идиш, русский, польский, немецкий, французский, английский и классические латынь с греческим... Он видел, что в каком языке вызывает трудности при изучении и что легко. И составил свой проект таким образом, чтобы трудности свести к минимуму.

Например, из английского в эсперанто пришло отсутствие категории рода у неодушевлённых существительных. У нас стол – “он”, у французов la table – “она”, у немцев der Tiesch – опять “он”... Но ведь никакими мужскими или женскими качествами ни стол, ни стена не обладают (у французов стена – “он”, у немцев – “она”), просто так исторически сложилось в языках, и теперь кому надо освоить французский или немецкий – придётся заучивать роды на память. А в эсперанто нет этой лишней зубрёжки.

Из русского в эсперанто попала главная идея, придавшая языку его лёгкость – словообразование с помощью приставок, суффиксов и окончаний. В первом словаре было всего около 900 корней слов, но на Первом Конгрессе общались отнюдь не в манере мумбо-юмбо. Потому что в словаре присутствовали также и суффиксы с приставками (они же, когда надо, и предлоги). А у этих словообразовательных “деталек” значения определены жёстко. Таким образом, не надо заучивать таблицы форм “to go – went – gone”, достаточно знать корень глагола “идти”, и вы самостоятельно конструируете “уходить”, “вошёл”, “подойду”. И вас правильно понимают.

Кроме того, Заменгофу удалось очень удачно подобрать отношение “априорности” (искусственных, выдуманных элементов) и традиционности. Корни слов не -ba-, -bi-, -be-, а взяты из европейских языков, то есть, для человека сколько-нибудь образованного они часто знакомы.

И грамматика упрощена, насколько возможно. Никаких неправильных глаголов, трёх склонений, двух спряжений... И фонетика простая, “среднеевропейская”: никаких переднеязычных, носовых, долгих-кратких... Звуки эсперанто – практически те же, как в латыни, добавлены только шипящие согласные, милые славянскому сердцу.

До Первой Мировой дело развивалось весьма успешно. Начальный период в истории эсперанто даже называют “русским”, т.к. больше всего э-говорящих людей жило на просторах Империи. Но угораздило Льва Николаевича опубликовать крамольные статьи в эсперантовской прессе (дескать, “не могу молчать”), и власть предержащая обратила внимание на опасный язык. Если бы Зеркало не молчало о том, что вот нехорошо, когда террористы бросают бомбы в городовых... так ведь нет – он, наоборот, террористов пожалел. Таким образом, подписка на издаваемые за рубежами Отчизны э-журналы была весьма затруднена, и следующий период в истории языка носит название “французского”. То есть, на строй языка, на его формы преобладающее влияние стало оказывать легковесное слово француза... А потом уж носителями эсперанто стали многие люди из разных стран, и постепенно сложился собственный эсперантовский стиль. Как у любого живого языка.

Сам Заменгоф считал, что он придумал не просто язык. Он мыслил своё творение инструментом для “всечеловечности” – “Homaranismo”. Кстати интересный пример словообразования. Hom-o = человек. Hom-ar-o = человечество (vort-ar-o = словарь, arb-ar-o = лес). Hom-ar-an-o = член человечества, всечеловек; -ism – он и в Африке -изм. Так вот, homarano – член не только своей нации, своего государства, но “общечеловек”. Причём подразумевается примирительное отношение и к чужой религии. В “Молитве под зелёным знаменем”, которую написал сам Заменгоф, говорится: “Христиане, евреи, магометане – все мы сыновья Бога...” Зелёное знамя – потому что вообще цветом эсперанто считается зелёный, ибо цвет надежды. А символом – зелёная пятиконечная звезда.

Однако даже при жизни Заменгофа его “всечеловечность” не получила особого распространения. После – и подавно. Умер Мастер в апреле 1917-го в Варшаве, в германской оккупации. Дело его, казалось, потерпело полный крах – вместо мира и дружбы люди устроили всеевропейскую бойню.

Но язык не умер. В период между мировыми войнами образовалась UEA – Всемирная Эсперанто-Ассоциация, существующая до сих пор. Параллельно с “нейтральным”, “буржуазным”, росло и развивалось и “рабочее”, красное эсперанто-движение. Самые сильные организации были в Германии и в Советском Союзе. Есть интересная фотография Всемирного Эсперанто-Конгресса 1934-го года в Кёльне – бургомистр в коричневой рубашке (на чёрно-белом фото рубашка серая, но мы-то знаем), со свастикой на рукаве, произносит приветственную речь...

Однако пришли иные времена. Гитлеру такая дружба народов не нужна была совсем. И он, и товарищ Сталин прекратили всякую эсперанто-деятельность в своих странах почти одновременно. Конечно, советские люди – интернационалисты, но это ж надо организованно и под компетентным контролем, а частная переписка с заграницей... сами понимаете, нехорошо. Да и мировая революция к 38-му году на повестке дня уже не стояла – проблема массового общения с заграничным пролетариатом утратила актуальность. Так что западнее Варшавы и Белостока эсперанто был объявлен злохитрой большевистско-еврейской диверсией, а восточней – изощрённым орудием фашистов и троцкистов, врагов народа.

Правда, прекращение происходило по-разному. В Германскую Эсперанто-Ассоциацию пришла официальная бумага с предложением о самороспуске (“в противном случае ассоциация будет распущена полицией”), поскольку распространение и даже просто использование языка эсперанто не соответствует идеологии национал-социализма. Эсперантисты подчинились и в дальнейшем не подвергались преследованиям – разумеется, если не участвовали в реальной антигитлеровской деятельности. В СССР ровно наоборот: Союз Эсперантистов никогда не был официально ликвидирован, но было без каких-либо предупреждений схвачено и ликвидировано всё его руководство. Как бы вовсе не за эсперанто, а в качестве шпионов – германских, польских, да хоть ватиканских, в зависимости от чекистской эрудиции и фантазии. И далеко не только руководство... После чего, конечно, никакой эсперантовской активности в СССР не стало.

После Второй Мировой в Европах возрождение произошло довольно быстро, причём особенно – в странах “народной демократии”. А в Союзе Нерушимом не отмечалось никаких шевелений. Те, кто сумел вернуться с дальней Колымы, как и те, кому повезло там не побывать, уже открыто не упоминали о такой вредной буржуазной выдумке, как “искусственный язык”.

Но вот пригласил Никита Сергеич в 1957-м Международный Фестиваль молодёжи и студентов. За антиимпериалистическую солидарность, мир и дружбу. Возникли опасения, вдруг дорогие гости спросят: всё в вашей прекрасной стране прекрасно, всё у вас есть, а что с эсперантистами? С тех пор, как в 38-м посланные им письма вернулись с пометкой «адресат выбыл в неизвестном направлении», так ничего про них и не знаем. Теперь ведь конец культу личности?

Компетентные эрудированные товарищи быстро отыскали уцелевших апологетов языка мира и дружбы. Те было подумали – снова их на Колыму, оказалось – на фестиваль. Тут же организовались скорые-скорые курсы для немногочисленного особо подобранного комсомольского актива. Ведь у нас есть и молодые эсперантисты, а вы как думали.

С той поры процесс и пошёл снова. Стало вроде как немножко можно.

По историческим причинам наибольшее число апологетов на единицу площади сохранилось в Прибалтике. Там стали проходить ежегодные летние встречи. Через несколько лет набралось достаточно молодых людей, которым стало скучно на “стариковских” посиделках с обсуждениями грамматических вопросов и воспоминаниями о том времени, когда трава была зеленее. Песни петь хотелось, хороводы водить. Именно – на эсперанто. Произошёл “раскол”, и с начала 60-х ведут свою историю SEJT-ы – Советские Эсперанто-Молодёжные Лагеря. Самые первые проходили в балтийских республиках, далее везде. В то время, как “старики” влачили анархообразное существование, энергичная молодёжь организовалась в SEJM (“... Движение”). Это были такие люди... богатыри – не мы. Они могли у костра всю ночь петь и ни разу не повторить дважды одну и ту же песню. И всё наизусть. Именно, на эсперанто. Народу собиралось столько, что в семидесятых годах стали отдельно проходить OkSEJT и OrSEJT (Okcidenta и Orienta, кто из них западный, а кто восточный – догадайтесь сами).

Продолжалась эта идиллия аж до 1979-го. Разумеется, под пристальным, однако негласным контролем всё тех же компетентных товарищей (“запрещённый” тихвинский SEJT запрещали не они, а партийные органы; чинуши просто перестраховались, как бы не вышло начальственного неудовольствия). У SEJM-а даже была собственная относительно регулярно выходившая газета «Aktuale» – самиздат, незаконно и тайком размножавшийся на институтских и заводских “светокопировальных установках”, однако органы его не пресекали, поскольку газета была полностью на эсперанто, да и полностью лояльна советской власти (“мы должны в письмах к иностранцам пропагандировать мирные инициативы последнего съезда КПСС”, и т.п.).

Но даже такой уровень самостоятельности стал неприемлем для властей, и в 79-м настали “новые условия” (так называлось тогдашнее “упорядочение”, читай: ограничение и пресечение эсперантовской самодеятельности). SEJM был добровольно самораспущен, «Aktuale» перестала выходить. Образованная в том же году Ассоциация Советских Эсперантистов вряд ли заслуживает доброго слова. Это была кормушка для нескольких функционеров ССОД (помните, что это такое?), часто вовсе не знавших языка и имевших основной задачей указание не пущать. Они не только не помогали в организации всё-таки продолжавшихся летних встреч-лагерей, но иногда ещё и творили пакости организаторам. Зато они были единственные в мире “эсперантисты” на государственной зарплате.

Потом настала перестройка. Вдохновлённые явленной свободой молодые люди организовали “второй” SEJM, в начале 1990-х весьма активный. Из Советского он стал Российским и дожил, постепенно угасая, примерно до 2010-го. Молодые знатоки языка в России, конечно, есть и сейчас, а общих именно молодёжных дел, требующих организованного сотрудничества во всероссийском масштабе, – наверно, нет.

Возобновил свою деятельность и “взрослый”, разгромленный в 1938-м, Советский Союз Эсперантистов SEU, с 92-го года – REU. Его вполне хватает, уже без деления на молодёжь и “стариков”.

* * *

Всё это занятно, но нам-то здесь и сейчас оно зачем? Не лучше ли всё-таки выучить английский, ведь его более или менее знает полмира? Или французский, тоже язык распространённый.

Выучить английский – конечно, не хуже, чем освоить эсперанто. Вопрос только до какого уровня выучить. Для общения с официантами и носильщиками, продавцами и таксистами – вот это, пожалуйста – сколько стоит? – спасибо – английский и французский (немецкий, испанский) наверняка будут повсеместно полезнее. А дальше уже важно соотношение затрат и результатов.

Кому для работы нужно больше, те учат, конечно, продираясь через have-been-ы, специфику различий между should и ought to, и прочие дебри. Не то можно ведь и в ситуацию попасть... Как один советский студент (случай реальный), решивший помочь иностранцу, тщетно вопрошавшему по-английски пассажиров ленинградского троллейбуса, где же ему надо выходить. “You must get out at the next stop”, – сказал добрый студент и не сразу понял, почему англофон вдруг шарахнулся от него, явно испугавшись. А кроме таких стилистических тонкостей у английского есть ещё весёлая особенность: в нём из написания слова не следует его произношение, так что в словарях каждое слово сопровождается и т.н. транскрипцией: как это слово надо выговаривать. Хотя существуют некоторые общие правила, но исключений столько, что фактически надо запоминать и как писать слово, и как его читать (многие ли из учивших английский в школе и вузе через год после диплома уверенно скажут: “live” читается “лив” или “лайв”?).

Passé composé французского глагола (“vous l'avez voulu, Georges Dandin”) – тоже увлекательная тема для развития памяти, ибо для значительного числа глаголов недостаточно знать только инфинитив, надо заучить ещё и форму страдательного причастия, и также надо помнить весь список глаголов, которые требуют вспомогательного être (вместо обычного avoir). А французский определённый артикль мужского рода любит прятаться в предлогах – в женском роде “de la”, в мужском в том же падеже “de le” превращается в “du”, женскому “à la” мужской эквивалент “au”, но ни в коем случае не “à le”. Так что запоминать придётся много, а без этого наш французский начнётся и кончится на “bonjour, madame, je suis Charlie”.

И немецкие артикли – отличное средство для тренировки памяти и внимательности: “die Straße frei den braunen Bataillonen, die Straße frei dem Sturmabteilungsmann...” – артикли тоже изменяются по родам и числам, тоже иногда сливаются с предлогами падежей, и при всём при том форма артикля не определяет однозначно род-число и падеж: “wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren, öffnen die Mädchen die Fenster und die Türen” – здесь один и тот же артикль перед существительными мужского, женского и среднего рода. Таблицу склонения артиклей следует помнить наизусть “чтоб от зубов отскакивало”.

В общем, скучно не будет. Если вам действительно надо, то успехов вам в учёбе. Русский язык для иностранцев, кстати, ничуть не легче: склонения, спряжения, ударения – например, в словах золото, болото, долото (эти три – пример из книги профессора Мельникова, который в свою очередь ссылается на венгерскую переводчицу Като Ломб, пояснявшую, почему русский труден для венгров). И произнести простейший вопрос: “вам борщ или щи?” – наверняка сущее мученье.

Однако, во-первых, эсперанто всему этому не мешает. Как раз наоборот – усиливает интерес к языкам вообще, проверено на опыте.

И во-вторых, эсперанто – по большому счёту не о том, как устроиться, заработать, “окупить вложения” времени и финансов, потраченных на изучение языка. Хотя расходы и усилия потребуются в разы меньше, чем на английский или испанский, но всё-таки ничто не даётся даром.

Если вам нужны хорошие знакомцы и даже друзья по всему шарику, и общаться с ними вы хотите содержательно и непринуждённо, практически как на родном языке, но не располагаете тройкой-пятёркой лет на зубрёжку занимательных грамматических таблиц, множества красивых исключений и живописных неправильных глаголов, – вот тогда эсперанто для вас. Его-то грамматика, ничуть не менее прекрасная, умещается на двух страницах.

К тому же, занявшись языком, наверняка сможете познакомиться с интересными людьми и в своей стране. Ведь человек с зелёной звёздочкой на груди – не просто коллега. Это единомышленник. И как правило хороший человек.

Конечно, прост эсперанто до определённого предела. Если обнаружите у себя поэтическое дарование или станете писать научные статьи, то осознаете, что не так уж и прост. Двух страниц с шестнадцатью грамматическими правилами станет маловато (хотя читатели ваших текстов ими вполне обойдутся). Однако на таком уровне владения языком сложности уже не страшны, а скорее интересны, ведь в эсперанто их преодоление – дело творческое, а не “заучить ещё пару параграфов учебника и несколько статей словаря”.

В России работают два эсперанто-издательства: в Москве и в Калининграде балтийском. Оба существуют с 1990-х, оба частные, а не на госдотациях – значит, на их продукцию есть устойчивый спрос. Конечно, книги и газеты/журналы на эсперанто печатаются, мягко говоря, не только в России. Есть кому их читать – стало быть, есть с кем и о чём пообщаться на этом языке. И песни послушать, и спектакли посмотреть, и свои шедевры представить благодарному человечеству – если вам есть что представить.

* * *

А не держат ли нас тут за дураков? – возможно, подумал внимательный читатель. Запугивают, понимаешь, вспомогательными артиклями при неопределённых глаголах, заманивают в свою секту...

Господа-дворяне по-французски могли легко и непринуждённо, не хуже, чем на родном? Поручик Лермонтов даже стихи писал на французском? Чем мы хуже? Надо только немного напрячься – догоним и перегоним феодалов, обойдёмся без искусственных языков.

Почему не получится напрячься “немного” – вроде бы, уже показано. Для разговорного уровня в чужом языке напрягаться надо много.

И “секта” здесь ни при чём, хотя эсперантистов иногда обзывают этим нехорошим словом. Язык – лишь инструмент передачи информации, а что вы будете сообщать – как увеличить бюст на шесть дюймов, как прийти к победе коммунистического труда, как посчитать реактивное сопротивление цепи или какое вы помните чудное мгновенье – зависит только от вас.

На ютубе есть лекция Д.Анисимова, длиной в целый час, но интересная. Он точно не “из секты” – по его произношению очевидно (то есть, ушеслышно), что он никогда не пользовался эсперанто как разговорным языком, в кружках эсперантистов не состоял, на их сборищах не бывал, но только читал и писал на этом языке, используя его в своей профессиональной деятельности (он специалист по машинному переводу). Тем не менее, в части, касающейся собственно языка, рассказ вполне адекватен (кроме рассуждений об эсперантовской поэзии, с которой докладчик явно не знаком, – там дела обстоят гораздо лучше, чем ему кажется).

Можно послушать и языковеда Александра Пиперского – его рассказ короче, десять минут, тоже взгляд со стороны. И он тоже вроде как не считает, что “всё это эсперанто никому не нужная выдумка”... или что “вредная масонская секта”.

С “сектой”, будем считать, разобрались, а насчёт “дураков”... “Если принимать состояние интеллекта среднего 14-летнего жителя СССР в 1980 году за 1.0, то в 2000 году этот показатель составлял 0.75, а в 2014 году - 0.32. В 1980 году активный словарный запас среднего 14-летнего составлял около 1200 слов. В 2014 он составлял около 300 слов”. Автор этого жуткого известия не сообщает, где взял цифры, но вряд ли просто сам выдумал...

Ладно, мы-то, предположим, не совсем средние, нам повезло с семьёй и школой. Гражданам, которые в родном языке обходятся тремя сотнями слов, в чужом хватит трёх десятков – тех самых “гив ми ту бирз, хау мач из ит?”. А у нас горе от ума, мы хотим большего.

Однако гоняться за дворянами всё-таки сложно – условия неравные. У богатого барина, excusez-moi, с младых лет гувернёр-француз, и родные maman et papa с ним по-французски chaque jour, и на балах-ассамблеях французский постоянно в ходу. Это называется “погружение в языковую среду”, и это совсем не то, что учить язык по учебникам и потом использовать его лишь время от времени. И нынешним феодалам, которые живут в Европах-Америках как бы не больше, чем в России, эсперанто, разумеется, не нужен. Да и вы, если приедете жить в Испанию – конечно, начнёте hablar довольно быстро, а не через пять лет. Так и каждый чуваш и удмурт говорят по-русски, ибо живут в этой среде: один язык в доме, второй в телевизоре каждый день.

Мы тут рассматриваем другой случай: общение с носителями иных языков, с которыми мы не соприкасаемся в обычной нашей жизни.

А вот же Заменгоф не был постоянно погружён во французскую и немецкую среду, однако знал и французский, и немецкий, и т.д., вплоть аж до греческого, и в довольно молодом возрасте, не тратил по пять лет на каждый язык? И это было обычное гимназическое образование, а не что-то из ряда вон? Почему мы не можем так же? Тем более, нам греческая латынь не нужна, обойдёмся разговорным английским. Хотя и немножко французского, испанского, немецкого не помешает, конечно...

Угнаться за тогдашними гимназистами – тоже непросто. Физику, химию, биологию, а пожалуй что и математику, им приходилось осваивать в несколько меньших объёмах, чем требует нынешняя школьная программа, – на языки оставалось побольше времени. Да и уровень преподавания там был, наверно, не таков, как в советско-российском всеобщем среднем образовании. Элита-с... Гимназия – не “школа для народа”.

Кроме того, “знать язык” – понятие относительное. Сдать экзамен, уметь объясниться и осознанно судить, что именно в этом языке трудно для усвоения, – не обязательно означает быть в состоянии общаться с природным носителем языка на равных.

Книга “Правила светской жизни и этикета” (СПб, 1889) изобилует цитатами европейских законодателей мод. На французском, немецком, английском и даже на латыни. Все цитаты даны без перевода, ибо писано для благородных учёных господ (светский этикет не для сиволапых мужиков, ясно же). Стало быть, чистая публика знала языки? И не один какой-нибудь, а все “главные европейские”? Да, чтоб понять цитату в книге (возможно, немножко воспользовавшись словарём) – наверно знала.

Но вот настало лето, господа поехали в Европу, пообщались с немецким пограничником – Willkommen im Deutschen Reich! – Danke schön, guten Tag! – грамотно заполнили полагающиеся анкеты и прибыли в Кёнигсберг, например. А в тамошних газетах – реклама курортных товаров на русском языке. Был и “Путеводитель по Кёнигсбергу и прилегающим морским курортам для русских путешественников”, тоже с рекламой: “...к услугам и для удобства русских покупателей имеется в магазине барышня, знающая русский язык” (цитата 1912-го года – из замечательной книги Дины Якшиной «Прогулки по Кёнигсбергу», Калининград, 2010). Если практичные германские коммерсанты полагали нужным тратиться на такую рекламу и на зарплату таким барышням – о чём это говорит? Не о том ли, что хотя гимназического образования хватало для стандартных ситуаций (заселение в отель и т.п.), однако общение на более вольные темы могло уже вызывать трудности, и могла потребоваться помощь профессиональных переводчиков?

Именно эта же публика составила первые общества эсперантистов. Значит, была такая надобность. Значит, не хватало им даже их элитарного уровня обучения языкам?

А мы тем более не из гимназий да лицеев, мы как раз из простонародья. Однако полноценно, не через пень-колоду, общаться с интересными людьми разных наций – хотим. И эсперанто – лучшее для этого средство. Наверно, не идеал на все времена, но лучшее из имеющихся.

* * *

Лучшее-то оно лучшее, да где ж им пользоваться? Небось, и в крупных городах Европы даже не каждый десятый поймёт вопрос на эсперанто, не говоря уж про Таиланд или Сейшелы? Очень повезёт, если один из сотни.

Тут давайте определимся – зачем изучать новый язык. Если найти интересных людей в разных странах для непринуждённого общения (по нынешним временам в основном виртуального), тогда эсперанто в помощь. Если цели иные (успех на рынке, кратковременный туризм...) – тогда вряд ли. Про соотношение целей и средств см. замечательную статью Елены Шипиловой “Как бросить учить иностранный язык”:

Зело рекомендуется, даже (и тем более) если вы убеждённый нелюбитель искусственных языков. Там про языки обычные и про разумный подход к их изучению: в обыденной жизни вам понадобится десяток тем, для успеха придётся ещё освоить профессиональную лексику, всё остальное – лишнее. Вы ведь не собираетесь творить великую поэзию на чешском языке или обсуждать по-немецки философию Канта и Гегеля?

Для тех, кто мыслит рационально, стремится добиться успеха, ставит себе реальные и разумные цели, такой подход в самый раз. А если вы любите песни у костра, когда гитара ходит по кругу... ведь разумно замечал профессор Преображенский: поют пусть в Большом, петь не наше дело. Мы и есть нерациональные. Это не означает безответственности в жизни, но евровых-долларовых миллионеров трудно отыскать среди носителей языка эсперанто. Зато хороших людей – легко.

Российский Союз Эсперантистов Выучи эсперанто

 

А в Галиче работал водовозом эсперантист, и не считал курьёзом свой скучный труд, как полагали мы. Он, до войны пропавший безвозвратно, почти что через двадцать лет обратно сумел вернуться с дальней Колымы. Придуманное кем-то эсперанто ему открыло вживе круги Данта: арест, допросы, стража и конвой. Туда попал, где чистая водица и воздух для дыхания годится, но вот зимою – тьма да волчий вой. Те, кто писали на него доносы, поставили резонные вопросы: зачем частит к соседу почтальон? А там, где надо, рассудили ловко: что ни письмо – коварная шифровка. На третий день во всём сознался он. За двадцать лет он постарел на тридцать. Удобно перед бочкою садится и чмокает губами: “Ну, пошла...” Весь день, тряся косматой бородою, он оделяет страждущих водою, как там, в иных краях. И все дела. Имеет бодрый вид – живём, не ропщем. Язык, не ставший мировым, всеобщим, забыл, небось, надолго и всерьёз. А я, студент, соображавший быстро, впервые повстречав эсперантиста, отметил:  водовоз как водовоз.		Олег Дмитриев